Долгая дорога к родному языку

Поводом к этому, по словам автора энциклопедии казахской ментальности, как называют «Ситуативный казахский», стали как интерес к самому Казахстану, так и к творчеству одного из лучших голосов мира.

Сегодня Канат Тасибеков ещё раз рассказывает о том, как он сам открыл дверь в мир родного языка.

Казахский дух Китая

– Все начиналось, – вспоминает Канат Тасибеков, – в начале нулевых. Я, тогда ещё русскоязычный казах, по делам бизнеса стал ездить в Китай. Естественно, китайского не знал, моими переводчиками были местные казахи. Вот тогда я впервые почувствовал жгучий стыд из-за слабого знания родного языка, бизнес тоже тормозился – я не мог достаточно внятно изъясняться на казахском, а «помогайки» не понимали по-русски.

Первая встреча с зарубежными соотечественниками состоялась весной 2002 года. Я доехал до Хоргоса, перешел границу, а там уже на такси – до Урумчи.

Пока ехали, глаз наслаждался: природа была, как в наших приграничных Кегене и Нарынколе, – живописнейшая. Огромная гладь озера Сайрам-Нур, на изумрудной зелени вокруг его берегов стояли белоснежные юрты, возле них расхаживали люди в национальных одеждах, которые в Казахстане увидишь разве только на Наурыз. Ближе к горам паслись отары овец, табуны лошадей… Я попросил таксиста-уйгура ехать помедленнее, когда увидел колоритного аксакала на лошади. На ногах у него были саптама – высокие, кожаные казахские сапоги, он надел тон – казахская дубленка и малахай. Уздечка и седло на лошади были украшены серебром.

Было ощущение, что вижу ожившие страницы из романа «Абай жолы» Ауэзова. Вот так я в Китае увидел тот Казахстан, о котором всегда мечтал.

Узнал в тот свой приезд, что в Китае живут свыше 2 миллионов казахов, выходит 5-6 казахских газет, есть свой телеканал, национальный театр, языковой комитет. А главное – увидел казахов, которые думают и говорят на таком ярком и образном казахском языке, что я порой их не понимал. Это первое впечатление стало мощным толчком к тому, что я, устыдившись своего примитивного казахского, взялся за него всерьёз.

А потом пришла мысль: а почему бы здесь, в Китае, не организовать курсы с погружением в казахский язык? Начал все подробно и детально изучать. Объездил окрестности Кульджи – Нарат, Текес, Монгол-Куре... И если в Урумчи уйгуров больше, чем казахов, то Кульджа – столица Иле-Казахского автономного округа.

Здесь все дышало казахским духом. Он чувствовался уже в подъездах многоэтажных домов, а заходишь в квартиры и видишь дорогую сердцу картину – низкие столики, казахские ковры и корпе, но при этом в этих домах царит городская культура. Это ощущалось даже в речи проживающих там людей. Китайские слова они употребляли, но мало. Казахский язык в Иле-Казахском округе был сохранен в те времена в первозданной чистоте (почему тогда, но не сейчас, – скажу позже), на нём рождались новые слова – это то, чего мы у себя никак не можем добиться, обходясь заимствованиями.

Если бы мы здесь смогли организовать курсы с погружением, то у людей была бы возможность совмещать приятное, нужное и полезное, то есть приезжающие за языком могли ещё и прикупить для себя – Китай в те годы широко открыл миру двери своей экономики. Но тут мы (я и мои партнёры из Китая) напоролись на неожиданное препятствие.

Оказалось, что в приграничных районах иностранцы не имеют права жить в семьях у местных. Но везти туда людей, чтобы они жили в гостиницах, бесполезно. Даже если их будет всего три человека, они будут говорить между собой только на русском. И прекрасная идея привозить примерно по 20 человек со всего Казахстана и селить их недели на две в семьи зарубежных соотечественников, где звучит настоящий казахский язык, получила отсрочку на без малого 20 лет.

О «понаехавших» и местных

– Потом меня стали достаточно часто приглашать в Усть-Каменогорск, – продолжает Канат Тасибеков. – Когда Министерство образования и науки объявило конкурс на подготовку учебного пособия для факультативного изучения обычаев и традиций казахского народа, то я, составив конкуренцию языковедам и методистам Восточно-Казахстанского государственного университета, тоже взялся писать его. После года апробации учебный центр «Шығыс» провел опросы учителей и те выбрали моё учебное пособие. Позже оно, насколько я понял, должно было использоваться в масштабах республики. Но к тому времени сменились директор центра «Шығыс» и начальник областного департамента образования, и все опять заглохло.

Это к тому рассказываю, что я не раз по их просьбе проводил семинары с учителями – как всё-таки сделать так, чтобы мотивировать население русскоязычной ВКО изучать государственный язык. Какова же была моя радость, когда в один прекрасный день я узнал, что прямо в областном центре появился микрорайон «Шығыс». Там по решению акима Бердибека Сапарбаева построили, оказывается, 400 или 500 жилых домов для кандасов из Монголии, Китая и Узбекистана, и возвели типовую среднюю школу.

Вот уж поистине если гора не идёт к Магомеду, то Магомед идёт к горе. Я не смог русскоязычных казахов повезти в казахскую среду в КНР, но теперь, когда зарубежные соотечественники сами сюда переехали, я написал соответствующие письма в департамент образования и в центр «Шығыс», где вновь поднял вопрос о курсах с погружением в язык. Там меня поддержали, в школе для детей кандасов прошло собрание, где я выступил перед учителями, приехавшими из Монголии и Китая. Предложил для начала селить людей в их семьи. Из полусотни учителей примерно 20 сразу проявили интерес к этой идее – жить можно у них, а учиться – в школе.

Ещё одна немаловажная деталь, присущая такому обучению, – поиск взаимопонимания и сплочение общества. С одной стороны, русскоязычные изучат казахский язык методом глубокого погружения, с другой – кандасы с их помощью будут легче социализироваться на своей исторической родине. Недопонимание, на мой взгляд, – самая страшная вещь. Она вызывает недружелюбие сторон: местные смотрят на кандасов, как на «понаехавших», а те на них – как на манкуртов.

И опять – увы! После того памятного собрания в стенах школы для кандасов руководство департамента образования и образовательного центра «Шығыс» сменилось в очередной раз, и благая идея почти заглохла, хотя сейчас самое время взяться за неё.

И вот почему. И в Китае, и в Монголии, где проживают около 100 тысяч казахов, сейчас пошла обратная волна. Приезжая к КНР в нулевые, я умилялся, когда ходил в национальный казахский театр, знакомился и перенимал опыт сотрудников их комитета по языкам, а с нашим музеем имени Кастеева договаривался регулярно проводить выставки казахских художников из Китая, чьи картины дышат национальным казахским колоритом. Но за последние 10 лет там произошел резкий поворот от поддержки малых народов, их языка и культуры к тому, что в общественных местах теперь все должны говорить только на китайском.

Это парадокс, но занятия языкового клуба «Мәміле» я много лет проводил в китайском зале Национальной библиотеки. Говорю это к тому, что среди тех, кто посещает его, есть парень – китайский казах. Я спросил его, не минькаухан ли он? Так называют казахов, которые уже стали забывать родной язык. Он ответил утвердительно, сказал, что окончил китайскую школу, казахские все уже закрылись.

Так вот, когда там, в Китае, закрутили гайки, я обратил свои взоры на Монголию. Спасибо бизнесмену Раимбеку Баталову, который поддержал мой проект «Четыре Алтая»: Рудный Алтай (Казахстан), Горный Алтай (Россия), Баян-Улгий (Монголия и КНР). Это четыре страны, где массово живут казахи.

В Баян-Улгий (Бай Олке), одном из 21 аймаков страны, есть райцентр Цэнгел, граничащий с РФ и КНР. Там проживает немного тувинцев, 1-2% монголов, но в основном казахи. Я провел там около месяца и как бы вновь открыл для себя свой народ. Мне кажется, всем надо брать пример с них – как надо воспитывать детей. В семье, в которой я прожил несколько дней, было четверо ребятишек, почти погодков. Трёхлетний малыш помогает маме, когда она купает грудничка, пятилетний участвует в дойке овец. Я ни разу не слышал, чтобы кто-то кричал на детей, с ними разговаривают ласково, но как со взрослыми: «Айналайын, үйтуге болмайды», «Байқа, балам».

Но вот беда: сейчас там, в Монголии, тоже стали закрывать казахские школы и СМИ – газеты и телеканалы. Осталась вроде одна радиоточка, да и та работает на коротких волнах: казахской редакции дают один час эфира вечером и все 100 тысяч наших соотечественников, проживающих там, собираются у радиоприемников, чтобы услышать родную речь. В Цэнгеле, несмотря на то, что там живут в основном казахи, из 10 школ только три были казахские, одна тувинская, остальные – монгольские. Политика простая: если хочешь жить в Монголии и получить высшее образование, то только на монгольском.

В общем каждая страна живёт своими интересами и развивает свой язык. И что? Осуждать эту страну за то, что она стремится привести к общему знаменателю всех, кто проживает там, чтобы сплотить народ? Я их не поддерживаю, но понимаю. То, что делает Китай по части языковой политики, тоже не поддерживаю, но считаю, что это очень хороший повод, чтобы задуматься: если казахский язык не нужен там, то кто о нём позаботится, если не мы сами? Тем более, что под этим желанием намечается, наконец, твердая почва. В моем клубе «Мәміле» занимается много разных этносов. Я вижу, что люди стремятся стать единой политической нацией, где основной признак – это язык.

Если добьемся этого, тогда за будущее страны можно не беспокоиться.